Ганя - Страница 32

— Что-то душно мне, душно! — вдруг вскричала она и, сев у окошка, стала обмахиваться платком. Странное ее беспокойство заметно усилилось.

— Может быть, переждем, — предложил ксендз Людвик, — и полчаса не пройдет, как разразится гроза.

— За полчаса мы доедем до Устжицы, — ответил я. — Да и вообще кто знает, не пустые ли это страхи.

И я побежал в конюшню. Лошадь для меня уже была оседлана, но, как всегда, замешкались с запряжкой. Прошло с полчаса, пока кучер подал к крыльцу экипаж, а я подъехал верхом. Гроза, казалось, совсем нависла, но я больше не хотел откладывать. Сейчас же вынесли баулы Гани и привязали к задку экипажа. Ксендз Людвик в белом полотняном кителе ждал уже на крыльце с огромным, тоже белым зонтом.

— Где Ганя? Она готова? — спросил я.

— Готова. Уже с полчаса, как она ушла в часовню помолиться.

Я отправился в часовню, но Гани там не оказалось, из часовни я побежал в столовую, из столовой в гостиную: Гани не было.

— Ганя! Ганя!

Никто не откликнулся.

Слегка встревожившись, я поспешил к ней в комнату, думая, что ей стало дурно. В комнате ее, обливаясь слезами, сидела старуха Венгровская.

— Что, пора уже прощаться с паненкой?

— А где паненка? — спросил я, теряя терпение.

— Пошла в сад.

Побежал и я в сад.

— Ганя, Ганя! Пора ехать!

Тишина…

— Ганя, Ганя!

Словно в ответ мне беспокойно зашелестели листья под первым порывом бури, упало несколько крупных капель дождя, и снова воцарилась тишина.

«Что же это значит?» — спросил я себя и почувствовал, что от ужаса у меня волосы шевелятся на голове.

— Ганя, Ганя!

Вдруг мне послышалось, что она отозвалась с другого конца сада. Я вздохнул с облегчением. «Ах! Какой я глупец!» — подумал я и бросился в ту сторону, откуда донесся голос.

Но не нашел никого и ничего.

С той стороны сад был огорожен забором, а за ним тянулась дорога, ведущая к овчарне, которая стояла среди поля. Я вскарабкался на забор и посмотрел на дорогу: она была пустынна, только Игнац, мальчишка со скотного двора, пас гусей во рву, у самого забора.

— Игнац!

Мальчик, сняв шапку, подбежал, к забору.

— Ты не видел паненку?

— Видал. Она только что вон туда проехала.

— Что? Как? Куда поехала?

— Да к лесу, с паничем из Хожелей. О, да как еще ехали! Во всю мочь лошадей гнали.

«Иисусе! Мария! Ганя убежала с Селимом!»

У меня потемнело в глазах, а потом словно молнией озарило. Я вспомнил и беспокойство Гани, и письмо, которое видел у нее в руке. Значит, все это было условлено? Мирза ей писал и виделся с ней. А для побега они улучили минуту перед самым отъездом, зная, что в это время все в доме будут заняты. «Иисусе! Мария!» Холодный пот выступил у меня на лбу, и волосы встали дыбом. Не помню, как я очутился на крыльце.

— Коня мне! Коня! — крикнул я страшным голосом.

— Что случилось? Что случилось? — испугался ксендз Людвик.

Но ответил ему лишь удар грома, который раздался в эту минуту. Ветер засвистел у меня в ушах от бешеной скачки. Выехав в липовую аллею, я повернул к дороге, по которой они бежали, перемахнул через один забор, потом через другой и помчался дальше. Следы были ясно видны. Между тем разразилась гроза, стемнело; черные клочья туч были исчерчены яркими зигзагами молний; минутами все небо обращалось в сплошное пламя, а потом еще сильнее сгущался мрак; дождь лил ручьями. Придорожные деревья судорожно извивались из стороны в сторону. Как безумный хлестал я коня, колол его шпорами, и он стал хрипеть и стонать, и я тоже хрипел от бешенства. Припав к его шее, я искал следы на дороге, не сознавая и не думая ни о чем другом. Так я доскакал до леса. В эту минуту гроза обрушилась с новой силой. Какое-то неистовство охватило небо и землю. Лес колыхался, как нива, и размахивал черными ветвями, эхо раскатов разносилось во мраке, отдаваясь от сосны к сосне; удары грома, шум листвы на ветвях, треск ломающихся сучьев — все это смешивалось в какую-то адскую музыку. Я уже не различал следов и как ветер летел вперед. Только выехав из лесу, я их снова увидел при свете молний, но одновременно с ужасом заметил, что конь мой храпит все сильнее и замедляет бег. Я с удвоенной яростью подстегнул его хлыстом. Сразу же за лесом начинались пески — бескрайнее песчаное море, которое я мог объехать стороной, а Селим неизбежно должен был пересечь. Это могло задержать беглецов.

Я поднял глаза к небу. «Господи! Сделай так, чтобы я их догнал, а потом убей меня, если хочешь!» — взывал я в отчаянии. И молитва моя была услышана. Красная молния вдруг разорвала мрак, и при ее кровавом свете я увидел удаляющуюся бричку. Я не успел разглядеть лица, но уже не сомневался, что это они. Нас разделяло еще с полверсты, но ехали они не слишком быстро, так как в темноте по размытой дождем дороге Селим вынужден был править очень осторожно. Из груди моей вырвался громкий крик, в котором слились бешенство и радость. Теперь они уже не могли скрыться.

Селим оглянулся, тоже крикнул и принялся хлестать кнутом испуганных лошадей. Снова блеснула молния, и Ганя узнала меня. Я видел, как она с отчаянием ухватилась за Селима и как он ей что-то сказал. Через несколько секунд я приблизился настолько, что мог расслышать слова Селима.

— У меня при себе оружие! — донесся его голос в темноте. — Не приближайся ко мне: застрелю!

Но я ни на что не обращал уже внимания и подвигался все ближе и ближе.

— Стой! — кричал Селим. — Стой!

Я был едва в пятнадцати шагах от них, но с этого места дорога становилась ровнее, и Селим пустил лошадей вскачь. На минуту расстояние между нами увеличилось, но потом я снова стал их догонять. Тогда Селим обернулся и направил на меня пистолет. Он был страшен, но целился спокойно. Еще мгновение — и я бы ухватился за бричку. Вдруг загремел выстрел… конь мой отпрянул в сторону, проскакал еще несколько шагов, потом передние ноги его подкосились, я заставил его подняться, он присел на задние и, тяжело захрапев, рухнул наземь вместе со мной.